Somebody mixed my medecine!..
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 07 апреля 2015
Somebody mixed my medecine!..
Я подпеваю и пляшу, чтобы не так сильно хотелось спать.
Лоол.
Вот то, об что я ударяюсь.
Что я могу привнести в мир?
В плане творчества, красоты, профессии, дела.
Я не могу связно думать уже.
Лоол.
Вот то, об что я ударяюсь.
Что я могу привнести в мир?
В плане творчества, красоты, профессии, дела.
Я не могу связно думать уже.
понедельник, 06 апреля 2015
Somebody mixed my medecine!..
Тут есть теория, что, чтобы перестать загоняться по поводу какого-то продукта, например, шоколада, его нужно попросту разрешить себе.
Ну, обожрешься раз. Обожрешься два. Обожрешься три. На четвертый отпустит. В клиническом случае тащить будет месяцев 5-6, затем станет пофиг.
Так вот. Ты - шоколад, и я пускаюсь во все тяжкие.
Открытая лобовая атака, подленькие вылазки на территорию, попытки торга и обещаний - вот это все будет, предполагаю, что будет.
Во мне тонны нежности, тепла и любви.
Хотя порой это бывает трудно, я учусь показывать важным мне людям (не всем, но то такое), что я их люблю.
Я, кстати, не отрицаю, что человек бисексуален.
Вполне возможно, что все эти огромные запасы достались бы тебе. Во всех смыслах.
Но кипяток моих душевный струй недостаточно горяч.
Да и... что-то не срослось, короче.
Но я тут подумала, что, если бы срослось, я бы гонялась за тобой с комплиментами и всякими уруршностями, посвящениями, открыточками и тэдэ и тэпэ.
Жизнь-которая-могла-бы-быть.
Жизнь, которой нет.
Есть другая, в которой рядом другие люди.
Я стыжусь того, что никак не могу переварить, перерасти это. Я стыжусь того, что постоянно говорю и пишу об этом, раз за разом, раз за разом выворачивая внутренности своей души наружу.
И вчера я подумала вот что.
Правда, не стоит ждать, "когда" это пройдет.
Стоит принять тот жуткий факт, что, может, никогда.
Говорят, люди боятся умирать потому, что бояться исчезнуть бесследно.
Ты можешь быть спокойна - минимум один след будет. Шрам на моей душе.
Эй, ты, инкогнито, читающее мою вывернутую душу - мне почему-то стало пламенно интересно, кто ты.
Мы не знаем друг друга, но ты видишь такие откровенные вещи обо мне.
Чертов век интернета!
Но откровенные не в плане того неприятно-телесного, что кругом.
Откровенные в плане мягкой и чувствительной души.
Пиши мне.
Может, мы по духу братья.
Голубая жидкость и золотая пыль моей души.
Sugar
Yes please
Won't you come and put in down on me
Я вдруг чувствую, как жизнь подходит ко мне и смотрит своими космическими глазами.
Такое я обычно чувствую перед какими-то переменами к лучшему, какими-то событиями.
Надеюсь, они скоро.
Да что там!
Надеюсь, этого драйва мне хватит самой устроить перемены.
Потому что я хочу быть солнечной.
Ну, обожрешься раз. Обожрешься два. Обожрешься три. На четвертый отпустит. В клиническом случае тащить будет месяцев 5-6, затем станет пофиг.
Так вот. Ты - шоколад, и я пускаюсь во все тяжкие.
Открытая лобовая атака, подленькие вылазки на территорию, попытки торга и обещаний - вот это все будет, предполагаю, что будет.
Во мне тонны нежности, тепла и любви.
Хотя порой это бывает трудно, я учусь показывать важным мне людям (не всем, но то такое), что я их люблю.
Я, кстати, не отрицаю, что человек бисексуален.
Вполне возможно, что все эти огромные запасы достались бы тебе. Во всех смыслах.
Но кипяток моих душевный струй недостаточно горяч.
Да и... что-то не срослось, короче.
Но я тут подумала, что, если бы срослось, я бы гонялась за тобой с комплиментами и всякими уруршностями, посвящениями, открыточками и тэдэ и тэпэ.
Жизнь-которая-могла-бы-быть.
Жизнь, которой нет.
Есть другая, в которой рядом другие люди.
Я стыжусь того, что никак не могу переварить, перерасти это. Я стыжусь того, что постоянно говорю и пишу об этом, раз за разом, раз за разом выворачивая внутренности своей души наружу.
И вчера я подумала вот что.
Правда, не стоит ждать, "когда" это пройдет.
Стоит принять тот жуткий факт, что, может, никогда.
Говорят, люди боятся умирать потому, что бояться исчезнуть бесследно.
Ты можешь быть спокойна - минимум один след будет. Шрам на моей душе.
Эй, ты, инкогнито, читающее мою вывернутую душу - мне почему-то стало пламенно интересно, кто ты.
Мы не знаем друг друга, но ты видишь такие откровенные вещи обо мне.
Чертов век интернета!
Но откровенные не в плане того неприятно-телесного, что кругом.
Откровенные в плане мягкой и чувствительной души.
Пиши мне.
Может, мы по духу братья.
Голубая жидкость и золотая пыль моей души.
Sugar
Yes please
Won't you come and put in down on me
Я вдруг чувствую, как жизнь подходит ко мне и смотрит своими космическими глазами.
Такое я обычно чувствую перед какими-то переменами к лучшему, какими-то событиями.
Надеюсь, они скоро.
Да что там!
Надеюсь, этого драйва мне хватит самой устроить перемены.
Потому что я хочу быть солнечной.
19:18
Доступ к записи ограничен
Somebody mixed my medecine!..
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
00:53
Доступ к записи ограничен
Somebody mixed my medecine!..
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 05 апреля 2015
Somebody mixed my medecine!..
Выжми из себя все, что можешь
Вскинь разрисованные руки
Никто не умирает от боли,
Все умирают от скуки.
Путь наш крут и сложен,
Мы - заложники воли.
Никто не рождается морем,
Все рождаются лужей.
Вскинь разрисованные руки
Никто не умирает от боли,
Все умирают от скуки.
Путь наш крут и сложен,
Мы - заложники воли.
Никто не рождается морем,
Все рождаются лужей.
22:03
Доступ к записи ограничен
Somebody mixed my medecine!..
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Somebody mixed my medecine!..
От слов к делу
-Прежде, чем я уйду, я хочу узнать две вещи. Зачем вы это сделали? Зачем я вам? И зачем я тому старику?
Девушка смотра пустым и уставшим взглядом. Аристократ замелся.
-Я… все объяснил в письме. Я помню ваш ответ и обещаю найти способ как-то, хм… Передать эту информацию.
-Нет уж, будьте добры. Сказать вслух кишка тонка? – она пыталась его задеть, разозлить, достать.
-Хорошо, - он кивнул и замолчал на долю секунды. На лес опускалась тихая ночь. – Вы правы, я должен сказать. Я сделал все это потому, что влюблен в вас.
Она думала, что отреагирует холодно и зло, но сердце все равно бухнуло, кровь все равно брызнула в щеки.
-Это ложь, - как можно более твердым голосом проговорила храмовница. – Вы почти что собственноручно убили меня. Вы видели меня в лучшем случае пару раз в жизни! Вы даже имени моего не…
-Корда, - перебил воин тихо, но твердо. – Я знаю ваше имя. Корданор.
Девушка сглотнула:
-Откуда вы знаете?
Её имя. Её настоящее имя, которое в последний раз называлось так давно, кажется, пару веков назад. Кажется, пару веков… Перед глазами поплыло. Слезы вдруг сами собой закипели от воспоминаний.
-Откуда вы это знаете?!
Юритомо тяжело вздохнул:
-Погибшая Аюми… была моей сестрой.
Корда выпрямилась, будто натянутая струна:
-Она не погибла… Её забрали божества.
-Как еще четыре моих сестры. Я не хотел, чтобы с вами произошло то же самое. Я понимаю, что вы думаете: как можно влюбиться, если мы не общались даже? Я не влюбился. Я прикипел душой. Сразу же и намертво, и как я не пытался вырвать это, я не могу. А пытался я долго и мучительно, поверьте. Может быть, так я пытался восполнить потерю, пытался не сойти с ума.
-Четыре ваших сестры… Что с ними стало?
-Их забрали после Аюми. Вы тогда уже ушли из храма.
Да, она помнила. Она помнила тот всплеск ненависти, тот всплеск ужаса и ненависти. Они забрали Аюми, ее Аюми, ее почти-сестру-по-крови, самого близкого человека. Они убили ее ни за что. Тогда в ее душе что-то жуткое выросло, что-то зубастое и черное. Она не поверила, не могла поверить в ненависть к храму. Она ведь выросла там. Ее там воспитали. От воспоминаний внутри тянуло, будто бы растягивались связки. Вот-вот – и лопнут. Вот-вот и она не выдержит.
-Ладно, - она кивнула. – Ладно то, что вы провели меня у лезвия смерти, хотя я и не представляю, как это помогло меня спасти…
-Просто, - ответил он тихо. – Пророчицу, прошедшую «полный круг» и выжившую, отпускают. Вам повезло закричать… Вы выжили.
-То есть все это базировалось на том, сдамся я или нет? – девушка потихоньку начинала злиться. – Вы хоть представляете, что тогда творилось в моей душе?! А если бы я молчала до последнего, как нам вдалбливают в головы? Что тогда?!
-Я надеялся на ваше благоразумие. Мне казалось, что после смерти Аюми в вас что-то изменилось. И я не прогадал…
Храмовница с шумом выдохнула, хмыкнула:
-Ладно это. Но вы разрушили мою жизнь, сломали ее. Храм был моим всем, поэтому я и не смогла уйти даже после смерти… - имя она проглотила, не в силах произнести. – Просто перешла в другой, чтобы не видеть того места. Даже зовут меня «живущая в храме». А теперь что? Дорога обратно навсегда заказана. До этого в моей жизни все было понятно и определенно. Я жила с мыслью, что буду служить так хорошо, как могу, а в один момент пройду ритуал и поднимусь к божествам. Да, я верила в глупую розовую мечту, но я верила. Даже когда Аюми ушла… Я думала, что это какая-то ошибка, что они сделали это ненамеренно… Вы спасли мое тело, но разрушили душу. Я без понятия, что теперь делать со своей жизнью.
Воин хмыкнул:
-А что, вашу душу способен заполнить один лишь храм?
-Ну уж прости! – злость закипела в ней, вспыхнула, как пламя, - Я не умею читать и не изучала историю и философию. Моя жизнь завязана на тупом повторении ритуалов и заучивании молитв, как для тех, кто больше ничего не может! Но, тем не менее, она ценна. И если ты думаешь, что ты, как высокородный, можешь обращаться со мной, как пожелаешь, можешь рисковать моей никчемной шкурой – это не так! Не так. Каждое живое существо важ-жно…
Слезы сами собой брызнули из глаз. Казалось, внутри уже ничего не было, ничего не осталось, на что можно было бы опереться. Опустошение, невесомость, неизвестность.
Юритомо тяжело вздохнул:
-Я хотел вытащить, спасти тебя, - он тоже как-то невольно перешел на «ты». – Я осознаю, что разрушил и сломал весь прежний уклад жизни, каким бы – хорошим или плохим – они ни был. И теперь я последую за тобой, куда бы ты ни пошла.
-Я не думаю, что это хорошая идея, - она мотнула головой. – Я жуткая повернутая на всю голову храмовница. А ты даже не любишь меня, а просто… Жалеешь, в лучшем случае?
-Это ты меня пожалеешь, если позволишь отправиться с тобой. Когда я нахожусь рядом, мне легче на душе. Я не знаю, что это – любовь, одержимость или что-то еще… Я не хочу думать об этом. Просто быть рядом.
Она только хмыкнула в ответ. Не в силах выдерживать тишину, воин спросил:
-Куда отправимся?
-Домой.
Он не знал, где этот дом и существует ли он вообще для нее. Но знал одно: он может пойти с ней.
суббота, 04 апреля 2015
18:45
Доступ к записи ограничен
Somebody mixed my medecine!..
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Somebody mixed my medecine!..
Сложи мои пистолеты в землю.
Просто что-то лопнуло во мне.
Такое бывает, когда слишком много напряжения скапливается в теле и душе.
Такое бывает.
Не спать ночь.
Никуда не идти.
Неужели никто не слышит, как дрожит мое сбитое дыхание?
Неужели никто не видит бегущих по щекам слез?
Я пытаюсь достучаться до рая.
Смелости не хватает, чтобы сказать напрямик, завыть в голос.
Силы не хватает, чтобы не надеяться, что кто-то заметит.
Но никто не.
У меня больше нет сил.
Просто что-то лопнуло во мне.
Такое бывает, когда слишком много напряжения скапливается в теле и душе.
Такое бывает.
Не спать ночь.
Никуда не идти.
Неужели никто не слышит, как дрожит мое сбитое дыхание?
Неужели никто не видит бегущих по щекам слез?
Я пытаюсь достучаться до рая.
Смелости не хватает, чтобы сказать напрямик, завыть в голос.
Силы не хватает, чтобы не надеяться, что кто-то заметит.
Но никто не.
У меня больше нет сил.
пятница, 03 апреля 2015
23:44
Доступ к записи ограничен
Somebody mixed my medecine!..
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
четверг, 02 апреля 2015
Somebody mixed my medecine!..
Я сегодня так много пишу, что это пространно расписывать уже нет сил просто.
Цели-то свои. У меня цель не заработать денег, а доказать себе и всем, что я хоть что-то могу.
Поэтому такая работа для меня удобна.
Нужно сменить цель.
На самом деле это архиважная мысль! Хотя и краткая до горя.
О, факинщит, меня что-то порвало. Подумала о красоте. И то, что люди отражаются в других, как в зеркалах.
Аж бесит!
Почему кругом меня не кучи зеркал, которые бы говорили, что я красивая? Почему?
А у других есть.
И я чувствую себя, будто брошенный обиженный ребенок.
Обида... мировая. Не боль, а...? Именно обида.
Цели-то свои. У меня цель не заработать денег, а доказать себе и всем, что я хоть что-то могу.
Поэтому такая работа для меня удобна.
Нужно сменить цель.
На самом деле это архиважная мысль! Хотя и краткая до горя.
О, факинщит, меня что-то порвало. Подумала о красоте. И то, что люди отражаются в других, как в зеркалах.
Аж бесит!
Почему кругом меня не кучи зеркал, которые бы говорили, что я красивая? Почему?
А у других есть.
И я чувствую себя, будто брошенный обиженный ребенок.
Обида... мировая. Не боль, а...? Именно обида.
Somebody mixed my medecine!..
Категории: обычность/необычность (тот, как было у меня в голове до этого).
Но есть еще - самобытность.
Это когда ты сам, один, без миллионов, но всё равно это что-то такое, будто жемчужина на дне твоей души. Подумать над этим.
Проблема в том, что не каждому будет казаться, что она есть - вот что с этим делать?
С фактом, что нельзя быть хорошей для всех/любимой всеми/красивой для всех и т.д. И над этим тоже подумать.
P.S. Последние шесть записей моего дневника непосредственно связаны с тобой. Когда тебе будет грустненько, подумай об этом. Это значит, что я много о тебе думаю. Это значит, что ты вдохновляешь меня.
Но есть еще - самобытность.
Это когда ты сам, один, без миллионов, но всё равно это что-то такое, будто жемчужина на дне твоей души. Подумать над этим.
Проблема в том, что не каждому будет казаться, что она есть - вот что с этим делать?
С фактом, что нельзя быть хорошей для всех/любимой всеми/красивой для всех и т.д. И над этим тоже подумать.
P.S. Последние шесть записей моего дневника непосредственно связаны с тобой. Когда тебе будет грустненько, подумай об этом. Это значит, что я много о тебе думаю. Это значит, что ты вдохновляешь меня.
Somebody mixed my medecine!..
Я мистифицирую процесс творчества.
Делаю из него какое-то таинство.
И поэтому "писать без вдохновения" - полная лажа.
На самом деле нет, нет и еще раз нет.
Суть в чем: эта мистификация, опять же, делает меня какой-то особенной, превозносит над всеми остальными.
Что-то из разряда божественного озарения, вдохновения и тэдэ и тэпэ - короче, из разряда вещей, не доступных "всем остальным".
Поэтому я и не могу принять тот факт, что писать без вдохновения можно и даже нужно; что это совершенно осуществимое действие, более того, что особенно язык и слог отличаться не будут. Да, может будет отличие эмоционального накала, цветистости описаний и точности образов, но не такое уж и большое, потому как на литр текста в лучшем случае получается пара-тройка действительно стоящих образов.
Что мне кажется, так нет "склеенности" текста. Когда меня прет, я вижу картинку перед глазами, и оно всё будто перетекает из одного состояния в другое. Тут же я будто беру отдельные кадры и описываю их, и они немного не стыкуются...
Но, в любом случае, это очередная попытка доказать себе, что "без вдохновения получается полная лажа".
Потому что отсутствие его делает меня обычной.
Обычной.
Обычной.
А это невыносимо.
Это совершенно невозможно проглотить.
Оно застряло во мне и морочит.
Вот я и кипишую.
Делаю из него какое-то таинство.
И поэтому "писать без вдохновения" - полная лажа.
На самом деле нет, нет и еще раз нет.
Суть в чем: эта мистификация, опять же, делает меня какой-то особенной, превозносит над всеми остальными.
Что-то из разряда божественного озарения, вдохновения и тэдэ и тэпэ - короче, из разряда вещей, не доступных "всем остальным".
Поэтому я и не могу принять тот факт, что писать без вдохновения можно и даже нужно; что это совершенно осуществимое действие, более того, что особенно язык и слог отличаться не будут. Да, может будет отличие эмоционального накала, цветистости описаний и точности образов, но не такое уж и большое, потому как на литр текста в лучшем случае получается пара-тройка действительно стоящих образов.
Что мне кажется, так нет "склеенности" текста. Когда меня прет, я вижу картинку перед глазами, и оно всё будто перетекает из одного состояния в другое. Тут же я будто беру отдельные кадры и описываю их, и они немного не стыкуются...
Но, в любом случае, это очередная попытка доказать себе, что "без вдохновения получается полная лажа".
Потому что отсутствие его делает меня обычной.
Обычной.
Обычной.
А это невыносимо.
Это совершенно невозможно проглотить.
Оно застряло во мне и морочит.
Вот я и кипишую.
Somebody mixed my medecine!..
Белое влажное лезвие оплывает кровью, покрывается ею. Она мешается с блестящими каплями воды, притягивает ее на себя, разбавляется и дальше скользит по гладкому и ясному металлу. Белые одежды багровеют, набухают от жидкости жизни. Так её тут называют.
Он вытаскивает нож плавно, и я буквально чувствую движение лезвия. Окунает в серебряную чашу со священной водой и вонзает еще раз - в другой бок. Я корчусь, вскрикиваю. Точнее - корчится моё тело. Сознание постепенно уплывает, срывается, как лепестки пионов, которые здесь кругом, кругом. "Моя могила будет устлана пионами".
Раны жгут. Я пытаюсь отрешиться от боли. Моё тело - клетка. Клетка. Я просто неудачно попавшаяся птица, я просто неудачно...
Так глупо погибать из-за этого. Кругом толпа, огромная толпа смотрит на это. Огромная толпа, фанатичные выкрики которой гудят, насыщая воздух. Кажется - еще минута, и грянет гром.
Но я хочу жить. Хочу жить. Хочу…
Это безумно долго, безумно трудно – умирать. И мне так не… Я еще успеваю увидеть, как срываются капли кристальной воды с ножа, прежде чем мои глаза застилают слёзы. Я сжимаюсь в точку, превращаюсь в ничто, растворяюсь. Кажется, я существую только в четырех вещах: трёх саднящих ранах и глазах, которые жгутся от слез. Кто-то заботливо отирает их шелковой тканью. Какая роскошь. Я всегда мечтала о роскоши, всегда!
Но вот я вся в парче и шелках, в серебре и красном атласе. Только вот уже умирать. Какая неудача, какая насмешка. Они оставят эти одежды, оставят платок, промоченный моими слезами. Я чувствую себя такой жалкой. Кругом фанатичная толпа завывает ритуальную песню. Они верят, будто происходит что-то из ряда вон! Они верят, будто я каким-то образом повлияю на урожай этого года, на погоду и процветание. Все они. Взгляд жреца пустой, дурманный. Только на секунду, когда и я сама прихожу в какое-то подобие сознания, я ловлю стальной взгляд. Он-то знает. Он знает.
Но зачем тогда ему жидкость моей жизни?
Над головой безумно, божественно красивое небо. Синее-синее, и белые облака, будто куски ткани на подоле богатого господина. Махни подолом, небесный владыка, сделай так, чтобы это поскорее закончилось.
Дурной едкий запах долетает уже как будто издалека. Всё плывет, краски смываются, разбавляются, будто кровь, которая смешивается с водой. Они ждут, когда я увижу. Вдруг последний раз страх ударяет по телу, оно конвульсивно содрогается. А если не увижу? Если не… Что они тогда сделают со мной?
Мир разделяется, расслаивается, раскрывается, как ракушка. Я терзалась, что должна гордиться, но не горжусь. Я всё время терзалась. Такая великая честь! Сколько раз я слышала слова, что мне завидуют, сколько раз. А мне всё хотелось сказать: иди, иди и встань за меня.
Я чувствую, будто в голове перекатывается какая-то маленькая, но важная мысль. Скользкий её шарик никак не дается, каждый раз кажется, будто вот-вот – и я раскушу ее, разгрызу и достану сладкий сок. Сознание всё больше туманится. Я уже не думаю, я вижу. Жжение ран становится похожим на глухой звук, на тихое эхо в отдалении. Я будто силюсь расслышать его, но оно всё истончается и истончается, делается неслышимым. Я не слышу своего тела. Я умерла?
Я судорожно выдыхаю, хриплю. Они ждут. Я знаю, как они ждут, что я начну говорить. Они будут ловить каждое слово, каждую интонацию. И я уже вижу, как брезжит что-то там, вдалеке. Ракушка мира разломана камнем. Сейчас я достану, сейчас я съем моллюск. Становится теплее и теплее. Мысли отступают, будто волны моря. Остается чистая гладь. Сейчас я…
Издалека я чувствую конвульсии, как корчатся в судорогах пальцы, как бьется тело. Издалека я слышу голос, смутно похожий на мой:
-Я хочу жи-и-и-ить!
Было темно. Потом я увидела, как из-за горизонта, терявшегося в тумане, медленно поднимается солнце. Или что-то похожее на него. Странно, что солнце выглядело, будто луна. Большим тонким красным серпом оно поднималось все выше и выше. Я тяжело выдохнула и распахнула глаза.
Сон? Полубред?
Мягкие сумерки обернули комнату. Где я? Что это за место, загробный мир?
Я попыталась двинуться, бок прорезала жуткая боль. Ребра перетянуты тканью. Бинты совсем свежие. Жива? Каким образом? Специально оставили в живых, чтобы еще мучить. Я с усмешкой вспомнила свои последние слова. Я хочу жить. И вот, кажется, жива. Хотя... кто знает?
Встать не получалось. Даже если и живая, что делать? Что это за место?
Вдруг кругом эти фанатики? Паника волнами подтапливала сознание, и уставшее разбитое тело совсем уплывало из-под контроля. Зашумели шаги. Я сглотнула, чувствуя, как страх плавит мои кости.
Вошедший был мне незнаком. Одежда его была чистой, но очень простой. Бедняк какой-то? На конченого фанатика не похож... я собралась с силами, но вместо чего-то нормального едва слышно прохрипела:
-Где я?
-В безопасности.
Но голос настолько насыщенный силой, что трудно поверить, будто бы он обычный человек. Он привык управлять.
Мысли тяжело ворочаются в моей туманной голове. Сумерки не позволяют увидеть лица. Но ни походка, ни манера держаться, ни голос мне не знакомы. Я уверена, что если бы хоть раз слышала его в жизни, то запомнила бы.
На секунду повисла неприятная тишина. Я невольно поежилась. Почему он молчит? Почему не уходит?
-Я... - замялся на секунду? - сейчас принесу свежие бинты и пищу.
Ого, как говорит! Чисто, литературно. Аристократ? Или же наоборот, думает, что я - аристократка? Хотя, что можно по одной фразе сказать?
Снова стало тихо. Я почувствовала себя вдруг такой уставшей и такой беспомощной... Он действительно вернулся очень скоро с подносом еды, водой, бинтами и ножом. Как только я увидела лезвие, блеснувшее в свете пламени лампы, сознание помутилось. Удар. Удар. Еще удар.
В рту стало солоно, голова закружилась. Горячая паника захлестнула сознание. Я не видела, что он делал, но когда пришла в себя, он держал холодную мокрую тряпку у моего лба. Я судорожно сглотнула, обернулась и невольно задержалась взглядом на его лице. Он встретил мой взгляд, и я испугалась, покраснела.
Я старалась не смотреть на поднос, чтобы не видеть лезвие.
-Нужно есть, чтобы раны заживали.
От этих слов меня снова невольно передернуло. Некоторое время я просто молчала.
-Ладно, тогда позволь перебинтовать.
В лицо будто брызнули кипятком. Перебинтовать? Воздуха в комнате резко стало мало. И что мне ему говорить? Аристократ вопросительно и выжидающе смотрел на меня. Неужели он не понимает, что меня останавливает?
-Мы незнакомы, - тихо начала я, - а для того, чтобы сменить бинты, мне нужно... ну...
Вот смущаться перед ним мне вообще не хотелось. Осознание ударило, как резкий запах. Конечно! Наверняка он думает, что я что-то типа храмовой жрицы в лучшем случае… Проще говоря – проститутка.
Сглотнув, я тихо начала:
-Вы что, думаете, я девушка такого...
К счастью, до него дошло раньше, чем я успела закончить фразу.
-Простите! Я вовсе не это имел в виду. Я не намеревался вас обидеть. Поешьте пока, я решу эту проблему.
Он поднялся и стремительно вышел. Я облегченно выдохнула. Может, самой как-то попробовать? Ткань прилила к ранам, и попытки оторвать причиняли жуткую боль. Нужно было что-то, чтобы разрезать. При этой мысли тошнота подступила к горлу. Я все еще старалась не смотреть на поднос.
Снова послышались шаги, но мне казалось, что на этот раз они были мягче. Вошла женщина лет сорока, тепло улыбнулась. В моем сердце будто что-то надломилось. На секунду стекло реальности искривилось, и я увидела свою маму. Казалось, в тот момент мне хватит сил не то, что встать - вскочить, чтобы броситься ей на шею. Но наваждение прошло.
-Здравствуйте. Меня зовут Мэйварис или же просто Мэй. Хозяин прислал ухаживать за вами.
Хозяин? Все-таки богач, слуги есть.
Бинтовала она бережно и умело. Сначала дала бинтам размокнуть, аккуратно срезала небольшими ножницами (дорогая вещица, похоже!), промыла раны и снова забинтовала.
-Он меня спас? - вопрос вырвался сам собой, я даже осмыслить его не успела.
-Господин? Да. Но я подробностей не знаю, вам лучше с ним об этом поговорить.
А если и знает, все равно не скажет ничего...
Сон не шел. Раны жгли и болели. Я буквально чувствовала, как вокруг них пульсировала кровь. Мое тело сражалось. Мое тело хотело жить. А я?
Я выпила только немного воды, но почувствовала, что нужно выйти. Мэй уже спала. И тут все было продумано, она должна была оставаться со мной в комнате. Хотя какая-то другая часть меня говорила: сторожить, чтобы ты не сбежала. Да и куда в таком состоянии бежать?
-Мэй, - тихонько позвала я. -Мэй, вы спите?
Она ничего не ответила. Видно, мой голос был слишком слабым.
-Мэ-эй, - я постаралась выговорить это четче и громче, при этом чувствуя, как кровь подступает к щекам.
Ответа не последовало. Третий раз звать было неловко, так что я постаралась привстать. На удивление, это было не такой и пыткой. Только в тех моментах, когда кожа сжималась или растягивалась, я чувствовала адскую боль. Так что перемещаться нужно было, не двигая корпусом. Медленно и неуклюже я направилась в сторону выхода. Мэй, как оказалось, в комнате не было. И это почему-то вызвало страх. А что, если они там совещаются, как от меня избавиться? Миновав небольшой темный коридорчик, я попала в широкий зал с колоннами. Выглядело это очень внушительно. Тишина царила такая, что было слышно, как далеко откуда-то скапывает на пол вода. В углах слежалась насыщенная темнота. На секунду я даже забыла о том, зачем вышла, забыла весь этот кошмар, боль своего тела и души, и просто так стояла, маленький человек в огромном, наполненном кристальным лунным светом храме. Песчинка в руках божества.
Я будто бы оказалась дома. Мгновение – распахнутся тяжелые двери, войдет процессия со свечами, заведут меня, маленькую, напуганную. Старейшина усадит меня к себе на колени и будет петь очень старую и очень красивую песню, а хор будет отзываться. И звук, ясный, звонкий, будет разбиваться о мраморные стены храма.
Наваждение прошло так же внезапно, как и накатило. Я попыталась резко обернуться на звук шагов и невольно вскрикнула от боли. Через зал ко мне направлялся этот аристократ. Видно было, что он собирался что-то сказать, но сил нарушить эту молочно-лунную тишину не было. Когда подошел, заговорил тихо:
-Я не хотел вас напугать.
С одной стороны, он был прав: вздрогнула-то я от испуга, но почему-то я выпалила:
-Это не от страха, от боли.
Он кивнул, даже не улыбнувшись. Как будто, так и надо! Я невольно нахмурилась.
-Зачем вы вышли? Вам что-то нужно?
-Да, я… - вот засада, второй раз с того момента, как я пришла в себя! – Да нет… Просто, пройтись решила.
Он пронзительно посмотрел на меня:
-А где Мэй?
-Не знаю… В комнате ее не было.
Храм продувало со всех сторон, и я, видимо, заметно дрожала.
-Пойдемте, я проведу вас.
-Нет, я… - замялась. Черт, ну почему он меня так смущает?! – Мне еще нужно в ванную, если тут есть…
Моим спасением стала вовремя подоспевшая Мэй. В тот момент я снова расслабилась, будто какие-то ремни, стягивающие мою душу, разом лопнули. Перед глазами снова задрожала картина из далекого прошлого. Мы шли, минуя колонны, и за каждой из них я видела родных и знакомых мне людей. Летними ночами у нас никогда не было так холодно, даже не смотря на то, что храм продували все четыре ветра. Обернувшись перед тем, как нырнуть в очередную арку, я увидела красивый силуэт. Аристократ стоял недвижимо и, кажется, провожал нас взглядом. Хоть, может, он тоже смотрел куда-то невидящим взором, а перед глазами вставали другие картины. Его дома, близких или любимой...
Я хочу домой. Я хочу туда, где тепло.
Он вытаскивает нож плавно, и я буквально чувствую движение лезвия. Окунает в серебряную чашу со священной водой и вонзает еще раз - в другой бок. Я корчусь, вскрикиваю. Точнее - корчится моё тело. Сознание постепенно уплывает, срывается, как лепестки пионов, которые здесь кругом, кругом. "Моя могила будет устлана пионами".
Раны жгут. Я пытаюсь отрешиться от боли. Моё тело - клетка. Клетка. Я просто неудачно попавшаяся птица, я просто неудачно...
Так глупо погибать из-за этого. Кругом толпа, огромная толпа смотрит на это. Огромная толпа, фанатичные выкрики которой гудят, насыщая воздух. Кажется - еще минута, и грянет гром.
Но я хочу жить. Хочу жить. Хочу…
Это безумно долго, безумно трудно – умирать. И мне так не… Я еще успеваю увидеть, как срываются капли кристальной воды с ножа, прежде чем мои глаза застилают слёзы. Я сжимаюсь в точку, превращаюсь в ничто, растворяюсь. Кажется, я существую только в четырех вещах: трёх саднящих ранах и глазах, которые жгутся от слез. Кто-то заботливо отирает их шелковой тканью. Какая роскошь. Я всегда мечтала о роскоши, всегда!
Но вот я вся в парче и шелках, в серебре и красном атласе. Только вот уже умирать. Какая неудача, какая насмешка. Они оставят эти одежды, оставят платок, промоченный моими слезами. Я чувствую себя такой жалкой. Кругом фанатичная толпа завывает ритуальную песню. Они верят, будто происходит что-то из ряда вон! Они верят, будто я каким-то образом повлияю на урожай этого года, на погоду и процветание. Все они. Взгляд жреца пустой, дурманный. Только на секунду, когда и я сама прихожу в какое-то подобие сознания, я ловлю стальной взгляд. Он-то знает. Он знает.
Но зачем тогда ему жидкость моей жизни?
Над головой безумно, божественно красивое небо. Синее-синее, и белые облака, будто куски ткани на подоле богатого господина. Махни подолом, небесный владыка, сделай так, чтобы это поскорее закончилось.
Дурной едкий запах долетает уже как будто издалека. Всё плывет, краски смываются, разбавляются, будто кровь, которая смешивается с водой. Они ждут, когда я увижу. Вдруг последний раз страх ударяет по телу, оно конвульсивно содрогается. А если не увижу? Если не… Что они тогда сделают со мной?
Мир разделяется, расслаивается, раскрывается, как ракушка. Я терзалась, что должна гордиться, но не горжусь. Я всё время терзалась. Такая великая честь! Сколько раз я слышала слова, что мне завидуют, сколько раз. А мне всё хотелось сказать: иди, иди и встань за меня.
Я чувствую, будто в голове перекатывается какая-то маленькая, но важная мысль. Скользкий её шарик никак не дается, каждый раз кажется, будто вот-вот – и я раскушу ее, разгрызу и достану сладкий сок. Сознание всё больше туманится. Я уже не думаю, я вижу. Жжение ран становится похожим на глухой звук, на тихое эхо в отдалении. Я будто силюсь расслышать его, но оно всё истончается и истончается, делается неслышимым. Я не слышу своего тела. Я умерла?
Я судорожно выдыхаю, хриплю. Они ждут. Я знаю, как они ждут, что я начну говорить. Они будут ловить каждое слово, каждую интонацию. И я уже вижу, как брезжит что-то там, вдалеке. Ракушка мира разломана камнем. Сейчас я достану, сейчас я съем моллюск. Становится теплее и теплее. Мысли отступают, будто волны моря. Остается чистая гладь. Сейчас я…
Издалека я чувствую конвульсии, как корчатся в судорогах пальцы, как бьется тело. Издалека я слышу голос, смутно похожий на мой:
-Я хочу жи-и-и-ить!
Было темно. Потом я увидела, как из-за горизонта, терявшегося в тумане, медленно поднимается солнце. Или что-то похожее на него. Странно, что солнце выглядело, будто луна. Большим тонким красным серпом оно поднималось все выше и выше. Я тяжело выдохнула и распахнула глаза.
Сон? Полубред?
Мягкие сумерки обернули комнату. Где я? Что это за место, загробный мир?
Я попыталась двинуться, бок прорезала жуткая боль. Ребра перетянуты тканью. Бинты совсем свежие. Жива? Каким образом? Специально оставили в живых, чтобы еще мучить. Я с усмешкой вспомнила свои последние слова. Я хочу жить. И вот, кажется, жива. Хотя... кто знает?
Встать не получалось. Даже если и живая, что делать? Что это за место?
Вдруг кругом эти фанатики? Паника волнами подтапливала сознание, и уставшее разбитое тело совсем уплывало из-под контроля. Зашумели шаги. Я сглотнула, чувствуя, как страх плавит мои кости.
Вошедший был мне незнаком. Одежда его была чистой, но очень простой. Бедняк какой-то? На конченого фанатика не похож... я собралась с силами, но вместо чего-то нормального едва слышно прохрипела:
-Где я?
-В безопасности.
Но голос настолько насыщенный силой, что трудно поверить, будто бы он обычный человек. Он привык управлять.
Мысли тяжело ворочаются в моей туманной голове. Сумерки не позволяют увидеть лица. Но ни походка, ни манера держаться, ни голос мне не знакомы. Я уверена, что если бы хоть раз слышала его в жизни, то запомнила бы.
На секунду повисла неприятная тишина. Я невольно поежилась. Почему он молчит? Почему не уходит?
-Я... - замялся на секунду? - сейчас принесу свежие бинты и пищу.
Ого, как говорит! Чисто, литературно. Аристократ? Или же наоборот, думает, что я - аристократка? Хотя, что можно по одной фразе сказать?
Снова стало тихо. Я почувствовала себя вдруг такой уставшей и такой беспомощной... Он действительно вернулся очень скоро с подносом еды, водой, бинтами и ножом. Как только я увидела лезвие, блеснувшее в свете пламени лампы, сознание помутилось. Удар. Удар. Еще удар.
В рту стало солоно, голова закружилась. Горячая паника захлестнула сознание. Я не видела, что он делал, но когда пришла в себя, он держал холодную мокрую тряпку у моего лба. Я судорожно сглотнула, обернулась и невольно задержалась взглядом на его лице. Он встретил мой взгляд, и я испугалась, покраснела.
Я старалась не смотреть на поднос, чтобы не видеть лезвие.
-Нужно есть, чтобы раны заживали.
От этих слов меня снова невольно передернуло. Некоторое время я просто молчала.
-Ладно, тогда позволь перебинтовать.
В лицо будто брызнули кипятком. Перебинтовать? Воздуха в комнате резко стало мало. И что мне ему говорить? Аристократ вопросительно и выжидающе смотрел на меня. Неужели он не понимает, что меня останавливает?
-Мы незнакомы, - тихо начала я, - а для того, чтобы сменить бинты, мне нужно... ну...
Вот смущаться перед ним мне вообще не хотелось. Осознание ударило, как резкий запах. Конечно! Наверняка он думает, что я что-то типа храмовой жрицы в лучшем случае… Проще говоря – проститутка.
Сглотнув, я тихо начала:
-Вы что, думаете, я девушка такого...
К счастью, до него дошло раньше, чем я успела закончить фразу.
-Простите! Я вовсе не это имел в виду. Я не намеревался вас обидеть. Поешьте пока, я решу эту проблему.
Он поднялся и стремительно вышел. Я облегченно выдохнула. Может, самой как-то попробовать? Ткань прилила к ранам, и попытки оторвать причиняли жуткую боль. Нужно было что-то, чтобы разрезать. При этой мысли тошнота подступила к горлу. Я все еще старалась не смотреть на поднос.
Снова послышались шаги, но мне казалось, что на этот раз они были мягче. Вошла женщина лет сорока, тепло улыбнулась. В моем сердце будто что-то надломилось. На секунду стекло реальности искривилось, и я увидела свою маму. Казалось, в тот момент мне хватит сил не то, что встать - вскочить, чтобы броситься ей на шею. Но наваждение прошло.
-Здравствуйте. Меня зовут Мэйварис или же просто Мэй. Хозяин прислал ухаживать за вами.
Хозяин? Все-таки богач, слуги есть.
Бинтовала она бережно и умело. Сначала дала бинтам размокнуть, аккуратно срезала небольшими ножницами (дорогая вещица, похоже!), промыла раны и снова забинтовала.
-Он меня спас? - вопрос вырвался сам собой, я даже осмыслить его не успела.
-Господин? Да. Но я подробностей не знаю, вам лучше с ним об этом поговорить.
А если и знает, все равно не скажет ничего...
Сон не шел. Раны жгли и болели. Я буквально чувствовала, как вокруг них пульсировала кровь. Мое тело сражалось. Мое тело хотело жить. А я?
Я выпила только немного воды, но почувствовала, что нужно выйти. Мэй уже спала. И тут все было продумано, она должна была оставаться со мной в комнате. Хотя какая-то другая часть меня говорила: сторожить, чтобы ты не сбежала. Да и куда в таком состоянии бежать?
-Мэй, - тихонько позвала я. -Мэй, вы спите?
Она ничего не ответила. Видно, мой голос был слишком слабым.
-Мэ-эй, - я постаралась выговорить это четче и громче, при этом чувствуя, как кровь подступает к щекам.
Ответа не последовало. Третий раз звать было неловко, так что я постаралась привстать. На удивление, это было не такой и пыткой. Только в тех моментах, когда кожа сжималась или растягивалась, я чувствовала адскую боль. Так что перемещаться нужно было, не двигая корпусом. Медленно и неуклюже я направилась в сторону выхода. Мэй, как оказалось, в комнате не было. И это почему-то вызвало страх. А что, если они там совещаются, как от меня избавиться? Миновав небольшой темный коридорчик, я попала в широкий зал с колоннами. Выглядело это очень внушительно. Тишина царила такая, что было слышно, как далеко откуда-то скапывает на пол вода. В углах слежалась насыщенная темнота. На секунду я даже забыла о том, зачем вышла, забыла весь этот кошмар, боль своего тела и души, и просто так стояла, маленький человек в огромном, наполненном кристальным лунным светом храме. Песчинка в руках божества.
Я будто бы оказалась дома. Мгновение – распахнутся тяжелые двери, войдет процессия со свечами, заведут меня, маленькую, напуганную. Старейшина усадит меня к себе на колени и будет петь очень старую и очень красивую песню, а хор будет отзываться. И звук, ясный, звонкий, будет разбиваться о мраморные стены храма.
Наваждение прошло так же внезапно, как и накатило. Я попыталась резко обернуться на звук шагов и невольно вскрикнула от боли. Через зал ко мне направлялся этот аристократ. Видно было, что он собирался что-то сказать, но сил нарушить эту молочно-лунную тишину не было. Когда подошел, заговорил тихо:
-Я не хотел вас напугать.
С одной стороны, он был прав: вздрогнула-то я от испуга, но почему-то я выпалила:
-Это не от страха, от боли.
Он кивнул, даже не улыбнувшись. Как будто, так и надо! Я невольно нахмурилась.
-Зачем вы вышли? Вам что-то нужно?
-Да, я… - вот засада, второй раз с того момента, как я пришла в себя! – Да нет… Просто, пройтись решила.
Он пронзительно посмотрел на меня:
-А где Мэй?
-Не знаю… В комнате ее не было.
Храм продувало со всех сторон, и я, видимо, заметно дрожала.
-Пойдемте, я проведу вас.
-Нет, я… - замялась. Черт, ну почему он меня так смущает?! – Мне еще нужно в ванную, если тут есть…
Моим спасением стала вовремя подоспевшая Мэй. В тот момент я снова расслабилась, будто какие-то ремни, стягивающие мою душу, разом лопнули. Перед глазами снова задрожала картина из далекого прошлого. Мы шли, минуя колонны, и за каждой из них я видела родных и знакомых мне людей. Летними ночами у нас никогда не было так холодно, даже не смотря на то, что храм продували все четыре ветра. Обернувшись перед тем, как нырнуть в очередную арку, я увидела красивый силуэт. Аристократ стоял недвижимо и, кажется, провожал нас взглядом. Хоть, может, он тоже смотрел куда-то невидящим взором, а перед глазами вставали другие картины. Его дома, близких или любимой...
Я хочу домой. Я хочу туда, где тепло.
Somebody mixed my medecine!..
Каменная крошка.
Stone baby, yeah!
Ты бутерброд будешь?
Очень
Stone baby, yeah!
Ты бутерброд будешь?
Очень
вторник, 31 марта 2015
Somebody mixed my medecine!..
Предлагаю так: за один рассказ - один кусочек мяса/бэндерык? =^^=
-Отличный костюмчик.
Я вздрогнула на голос и обернулась, готовая увидеть какого-то насмешливого красавчика, вышедшего покурить. Главное – не заплакать. Броне-фейс и всё! Просто не заплакать минуту, натянуто улыбнуться, развернуться и уйти. Просто: развернуться и уйти. Я глубоко вдохнула, чувствуя, как горло противно стягивают болезненные спазмы – первые признаки слез. Повернувшись, я забыла весь тот словесный конструкт, который выстраивала в голове. Передо мной стоял парень… в кигуруми коровы. Я выпучила глаза и пару секунд молча пялилась. Он рассматривал меня, слегка улыбаясь. И улыбка эта была не насмешливая, а скорее… понимающая?
-Да-да, я идиот, который попался на это. Тебе что, тоже прислали приглашение на пижамную вечеринку?
Я медленно кивнула, а затем задала вопрос, который в тот шоковый момент волновал меня почему-то больше всего:
-Почему корова?..
Он рассмеялся – искренне и заливисто. Вдруг этот вечер перестал быть таким отвратным. Вдалеке слышался шум машин, стук каблуков многочисленных прохожих, перед моими близорукими глазами то и дело проплывали силуэты и огни машин с отдаленной трассы.
-Я как-то не придал значения тому, что есть кигуруми быка, когда заказывал это. А после уже решил глупым менять что-то. Да и оно мне нравится, - пожал плечами. – Твой тоже очень милый.
Я почувствовала, будто в щеки брызнули кипятком. Класс. Еще и покраснеть не хватало так, как я умею – от шеи до корней волос! Однако неожиданный собеседник то ли не заметил, то ли деликатно сделал вид, что не заметил. Следующая реплика доказала, что всё-таки первое:
-Очень милая овечка. Ты не в год овцы родилась?
«Милая овечка». Странно, почему в таких ситуациях мне всегда кажется, что надо мной издеваются? Я прекрасно понимала, что над ним, наверняка, тоже смеялись, что он еще в худшей ситуации, чем я, но… Но ощущение того, что он издевается, не отпускало. Мозг сам вырисовывал ситуацию, в которой этот парень был тайным агентом тех куриц, что позвали меня сюда. Он на самом деле крутой и уверенный, вот сейчас достанет сигарету и пафосно закурит… Драма в моей голове разыгралась с неистовой силой, и слёзы сами собой брызнули из глаз.
-Эй-эй-эй, - парень, кажется, даже испугался. – Ты чего! Я же серьезно! Да и на меня посмотри… Как думаешь, кому из нас хуже? Парню в костюме коровы или милой девушке в костюме овечки?
Я слабо улыбнулась. Такая уверенность! И как он это делает?
-Неужели тебе вообще наплевать на то, что о тебе люди говоря или думают?
-Нет, конечно. На это не наплевать ни мне, ни кому-либо из тех, кто сейчас напивается до состояния нестояния там, за стенкой, - он кивнул в сторону клуба, из которого мы только что вышли.
-Но ты, кажется, не переживаешь по этому поводу.
Он пожал плечами:
-Ну, посмеялись. Было неприятно, что друг решил так надо мной приколоться. Я уже высказал ему всё, что думаю по этому поводу… В общем-то, все дела здесь закончил и собирался домой. А тут ты.
Я не сдержалась от улыбки:
-Что, так и пойдешь?
-Да, думаю такси вызвать. Переодеваться лень. Вообще говоря, мне и не во что. Я так и приехал.
Тут я уж не удержалась и рассмеялась в полный голос, попутно вытирая всё еще катящиеся слезы:
-Тааак?!
Он снова обезоруживающе улыбнулся:
-Предлагаю и тебе так прокатиться до дома, - начал он, и я тут же отрицательно замотала головой, но продолжение фразы вообще добило: - В метро.
-Ты с ума сошел?! На нас же все пялиться будут!
-Будут, конечно. И пальцами тыкать тоже. Только что тут плохого? Пойдём, покажем им, где раки зимуют!
Оглядываясь на тот момент, я до сих пор не могу вспомнить, когда я растаяла. То ли когда он так улыбался, будто хотел оградить меня от всего на свете и согреть, то ли когда ухватил за руку и потащил за собой, а внутри само собой выросло чувство, что всё будет хорошо.
Когда мы стояли на очередном светофоре, которых неисчислимое количество в центре города, я услышала сзади разговор:
-Смотри, какая странная парочка!
-Где? А… По-моему, мило и забавно.
Я вспыхнула, краска прилила к щекам и шее, сердце застучало где-то прямо в гортани, ноги сделались ватными. Причем не понятно от чего – то ли от «странная», то ли от «парочка», то ли от столь пристального внимания к моей персоне. И только через минуту после того, как всё эти мысли вихрем пронеслись в моей голове, я поняла, что всё еще держу его за руку. Вот тут моё тело буквально оцепенело. Глаз светофора моргнул зеленым, а я понимала, что не могу двинуться с места, чтобы не нарушить положение моей руки в его. Мне вдруг показалось, что он перестал ее чувствовать. У меня часто такое бывает. Я сижу в метро и представляю, что меня нет, я растворяюсь, что никто меня не видит. Тогда я, например, могу сколько угодно сидеть рядом с симпатичным парнем – мне кажется, что он меня не видит. Я настолько уверяю себя в этом, что доходит даже до абсурда! Как сейчас. Мне кажется, что он забыл обо мне, о моём существовании. Реальность, как обычно, оказывается настойчивой. Но на этот раз – достаточно приятной.
-Эй, ты чего? – раздается его голос. – Ну вот, зеленый пропустили…
Слёзы снова наворачиваются на глаза. Сейчас подумает, что я вообще какая-то дурочка странная, оставит меня здесь, и мне придется в этой чертовой пижаме через весь город…
-О-о, наша песня хороша? – говорит он, замечая моё состояние. – Да что ж с тобой такое, неужели на вечеринке той дурацкой так сильно обидели?
Я чувствую, как внутри поднимается желание обнять его, прижаться, почувствовать, что кто-то понимает меня, кто-то стоит рядом. Но вместо этого я только кое-как выдавливаю ответ:
-Н-нет… За нами девушки стояли и назвали нас странной парочкой… - на последнем мой голос и вовсе, должно быть, теряется в шуме машин. Я всегда говорю тихо, когда стесняюсь.
-Да плюнь ты на них! Ладно… Понимаю, плюнуть непросто, но… Не знаю. Представь на эти полтора часа, что ты актриса какого-то комедийного фильма, что ты просто играешь свою роль. Представь, что…
Я не выдерживаю и бросаюсь на него с объятиями. Он сначала оторопело стоит, затем фыркает и обнимает меня. Светофор меняет цвета, город шумит и волнуется, боковым зрением я вижу, как плывут его разноцветные вечерние огни.
Представь!..
Разговор коровы и овцы
-Отличный костюмчик.
Я вздрогнула на голос и обернулась, готовая увидеть какого-то насмешливого красавчика, вышедшего покурить. Главное – не заплакать. Броне-фейс и всё! Просто не заплакать минуту, натянуто улыбнуться, развернуться и уйти. Просто: развернуться и уйти. Я глубоко вдохнула, чувствуя, как горло противно стягивают болезненные спазмы – первые признаки слез. Повернувшись, я забыла весь тот словесный конструкт, который выстраивала в голове. Передо мной стоял парень… в кигуруми коровы. Я выпучила глаза и пару секунд молча пялилась. Он рассматривал меня, слегка улыбаясь. И улыбка эта была не насмешливая, а скорее… понимающая?
-Да-да, я идиот, который попался на это. Тебе что, тоже прислали приглашение на пижамную вечеринку?
Я медленно кивнула, а затем задала вопрос, который в тот шоковый момент волновал меня почему-то больше всего:
-Почему корова?..
Он рассмеялся – искренне и заливисто. Вдруг этот вечер перестал быть таким отвратным. Вдалеке слышался шум машин, стук каблуков многочисленных прохожих, перед моими близорукими глазами то и дело проплывали силуэты и огни машин с отдаленной трассы.
-Я как-то не придал значения тому, что есть кигуруми быка, когда заказывал это. А после уже решил глупым менять что-то. Да и оно мне нравится, - пожал плечами. – Твой тоже очень милый.
Я почувствовала, будто в щеки брызнули кипятком. Класс. Еще и покраснеть не хватало так, как я умею – от шеи до корней волос! Однако неожиданный собеседник то ли не заметил, то ли деликатно сделал вид, что не заметил. Следующая реплика доказала, что всё-таки первое:
-Очень милая овечка. Ты не в год овцы родилась?
«Милая овечка». Странно, почему в таких ситуациях мне всегда кажется, что надо мной издеваются? Я прекрасно понимала, что над ним, наверняка, тоже смеялись, что он еще в худшей ситуации, чем я, но… Но ощущение того, что он издевается, не отпускало. Мозг сам вырисовывал ситуацию, в которой этот парень был тайным агентом тех куриц, что позвали меня сюда. Он на самом деле крутой и уверенный, вот сейчас достанет сигарету и пафосно закурит… Драма в моей голове разыгралась с неистовой силой, и слёзы сами собой брызнули из глаз.
-Эй-эй-эй, - парень, кажется, даже испугался. – Ты чего! Я же серьезно! Да и на меня посмотри… Как думаешь, кому из нас хуже? Парню в костюме коровы или милой девушке в костюме овечки?
Я слабо улыбнулась. Такая уверенность! И как он это делает?
-Неужели тебе вообще наплевать на то, что о тебе люди говоря или думают?
-Нет, конечно. На это не наплевать ни мне, ни кому-либо из тех, кто сейчас напивается до состояния нестояния там, за стенкой, - он кивнул в сторону клуба, из которого мы только что вышли.
-Но ты, кажется, не переживаешь по этому поводу.
Он пожал плечами:
-Ну, посмеялись. Было неприятно, что друг решил так надо мной приколоться. Я уже высказал ему всё, что думаю по этому поводу… В общем-то, все дела здесь закончил и собирался домой. А тут ты.
Я не сдержалась от улыбки:
-Что, так и пойдешь?
-Да, думаю такси вызвать. Переодеваться лень. Вообще говоря, мне и не во что. Я так и приехал.
Тут я уж не удержалась и рассмеялась в полный голос, попутно вытирая всё еще катящиеся слезы:
-Тааак?!
Он снова обезоруживающе улыбнулся:
-Предлагаю и тебе так прокатиться до дома, - начал он, и я тут же отрицательно замотала головой, но продолжение фразы вообще добило: - В метро.
-Ты с ума сошел?! На нас же все пялиться будут!
-Будут, конечно. И пальцами тыкать тоже. Только что тут плохого? Пойдём, покажем им, где раки зимуют!
Оглядываясь на тот момент, я до сих пор не могу вспомнить, когда я растаяла. То ли когда он так улыбался, будто хотел оградить меня от всего на свете и согреть, то ли когда ухватил за руку и потащил за собой, а внутри само собой выросло чувство, что всё будет хорошо.
Когда мы стояли на очередном светофоре, которых неисчислимое количество в центре города, я услышала сзади разговор:
-Смотри, какая странная парочка!
-Где? А… По-моему, мило и забавно.
Я вспыхнула, краска прилила к щекам и шее, сердце застучало где-то прямо в гортани, ноги сделались ватными. Причем не понятно от чего – то ли от «странная», то ли от «парочка», то ли от столь пристального внимания к моей персоне. И только через минуту после того, как всё эти мысли вихрем пронеслись в моей голове, я поняла, что всё еще держу его за руку. Вот тут моё тело буквально оцепенело. Глаз светофора моргнул зеленым, а я понимала, что не могу двинуться с места, чтобы не нарушить положение моей руки в его. Мне вдруг показалось, что он перестал ее чувствовать. У меня часто такое бывает. Я сижу в метро и представляю, что меня нет, я растворяюсь, что никто меня не видит. Тогда я, например, могу сколько угодно сидеть рядом с симпатичным парнем – мне кажется, что он меня не видит. Я настолько уверяю себя в этом, что доходит даже до абсурда! Как сейчас. Мне кажется, что он забыл обо мне, о моём существовании. Реальность, как обычно, оказывается настойчивой. Но на этот раз – достаточно приятной.
-Эй, ты чего? – раздается его голос. – Ну вот, зеленый пропустили…
Слёзы снова наворачиваются на глаза. Сейчас подумает, что я вообще какая-то дурочка странная, оставит меня здесь, и мне придется в этой чертовой пижаме через весь город…
-О-о, наша песня хороша? – говорит он, замечая моё состояние. – Да что ж с тобой такое, неужели на вечеринке той дурацкой так сильно обидели?
Я чувствую, как внутри поднимается желание обнять его, прижаться, почувствовать, что кто-то понимает меня, кто-то стоит рядом. Но вместо этого я только кое-как выдавливаю ответ:
-Н-нет… За нами девушки стояли и назвали нас странной парочкой… - на последнем мой голос и вовсе, должно быть, теряется в шуме машин. Я всегда говорю тихо, когда стесняюсь.
-Да плюнь ты на них! Ладно… Понимаю, плюнуть непросто, но… Не знаю. Представь на эти полтора часа, что ты актриса какого-то комедийного фильма, что ты просто играешь свою роль. Представь, что…
Я не выдерживаю и бросаюсь на него с объятиями. Он сначала оторопело стоит, затем фыркает и обнимает меня. Светофор меняет цвета, город шумит и волнуется, боковым зрением я вижу, как плывут его разноцветные вечерние огни.
Представь!..
Somebody mixed my medecine!..
Я не успеваю нормально поесть!
Борща! Пол царства за борща!
Ааааа :С
Борща! Пол царства за борща!
Ааааа :С
Somebody mixed my medecine!..
-Passion!
-Арррррр!
-Филологический оргазм?
-Во сколько мы завтра встаём?
-Всплывем?
Кстати, будущее время ед. число от "прослезиться" - прослежусь.
-Арррррр!
-Филологический оргазм?
-Во сколько мы завтра встаём?
-Всплывем?
Кстати, будущее время ед. число от "прослезиться" - прослежусь.
понедельник, 30 марта 2015
Somebody mixed my medecine!..
-Ну чо, как там?
-Олег!
-У меня лицо стекло на шею.
-Какое стекло?
#этобывает
Повседневная жизнь такая повседневная.
Мне так трудно.
Но так...
?
не знаю.
Кипятит кровь?
Красивый образ про прозрение единого момента!
Куча всего, что нужно превратить в заметки.
-Олег!
-У меня лицо стекло на шею.
-Какое стекло?
#этобывает
Повседневная жизнь такая повседневная.
Мне так трудно.
Но так...
?
не знаю.
Кипятит кровь?
Красивый образ про прозрение единого момента!
Куча всего, что нужно превратить в заметки.