Somebody mixed my medecine!..
И пришёл тот день.
Классическая пиратская казнь – с завязанными глазами по доске, и в море. Отходил мой корабль. И никто не придёт. И он не пришёл. Я им незачем. Незачем.
-Не сдавайся! Не сдавайся-а!
Белая, лёгонькая тога – как же ей было холодно в рвущем ветре, в надвигающейся буре. Топот ног в сандалиях Гермеса, и грохот мифологических войн, и слова благородных героев, и благословения богов, в этом её, в фальцете этой мелочи:
-Не сдавайся!
Мой корабль отходит от пристани. Она не успеет. Даже если свершится чудо, допрыгнет до корабля – отрубят верёвку, за которую она ухватится, или пальцы, которыми она ухватится. Она была молнией в надвигающейся буре, сияющий пояс, сияющие сандалии. Мне хотелось, чтобы она ушла. Хотелось и не хотелось. Единственная, почуявшая. Единственная, проявившая жалость. Та, которой я чуть не сломала спину при первой нашей встрече сейчас неслась, задыхаясь. Зачем ей это надо? И почему никого из них нет, никого, никого…
Как больно. Как обидно и больно, и хочется сгрести её в охапку и рыдать в белое плечо. Корабль уже далеко, никаким человеческим прыжком не преодолеть расстояние.
Всё.
-Передавай мои прощания!
Как пафосно, как круто, и как ошмётками опадает всё внутри. Хоть бы голос не дрогнул, хоть бы слеза не сорвалась. Но она видит, видит глубже. Мощный хлопок, распахиваются два огромных крыла, я слышу, как свистит, проворачиваясь, колесо Сансары, и понимаю: не сейчас.
И тогда думается: за что её так держат в этом мире, за что же столько страданий, столько тяжести? Тот, ради кого она провернула всё это, даже не вспомнил… Хлопки мощных крыльев. Слёзы, капающие прямо в море. И, зависшие на мгновение между небом и морской гладью, двое – тяжесть и чрезмерная лёгкость, величественность туч и сияние молнии, обе отдавшие свои жизни в руки кого-то более…
Как же больно раз за разом оставаться человеком, как же больно…
Да разразится буря, грянет буря! Пусть рухнет небо под тяжестью её дум, пусть рухнут они – в бушующее, неистовое море, без надежды на спасение. У одной глаза перевязаны черной повязкой, но она и так может видеть, у другой белые крылья непослушны, но она и так может лететь. Огромное белое пятно на черных водах.
-Мы всё же умрём.
-Думаю, да.
Классическая пиратская казнь – с завязанными глазами по доске, и в море. Отходил мой корабль. И никто не придёт. И он не пришёл. Я им незачем. Незачем.
-Не сдавайся! Не сдавайся-а!
Белая, лёгонькая тога – как же ей было холодно в рвущем ветре, в надвигающейся буре. Топот ног в сандалиях Гермеса, и грохот мифологических войн, и слова благородных героев, и благословения богов, в этом её, в фальцете этой мелочи:
-Не сдавайся!
Мой корабль отходит от пристани. Она не успеет. Даже если свершится чудо, допрыгнет до корабля – отрубят верёвку, за которую она ухватится, или пальцы, которыми она ухватится. Она была молнией в надвигающейся буре, сияющий пояс, сияющие сандалии. Мне хотелось, чтобы она ушла. Хотелось и не хотелось. Единственная, почуявшая. Единственная, проявившая жалость. Та, которой я чуть не сломала спину при первой нашей встрече сейчас неслась, задыхаясь. Зачем ей это надо? И почему никого из них нет, никого, никого…
Как больно. Как обидно и больно, и хочется сгрести её в охапку и рыдать в белое плечо. Корабль уже далеко, никаким человеческим прыжком не преодолеть расстояние.
Всё.
-Передавай мои прощания!
Как пафосно, как круто, и как ошмётками опадает всё внутри. Хоть бы голос не дрогнул, хоть бы слеза не сорвалась. Но она видит, видит глубже. Мощный хлопок, распахиваются два огромных крыла, я слышу, как свистит, проворачиваясь, колесо Сансары, и понимаю: не сейчас.
И тогда думается: за что её так держат в этом мире, за что же столько страданий, столько тяжести? Тот, ради кого она провернула всё это, даже не вспомнил… Хлопки мощных крыльев. Слёзы, капающие прямо в море. И, зависшие на мгновение между небом и морской гладью, двое – тяжесть и чрезмерная лёгкость, величественность туч и сияние молнии, обе отдавшие свои жизни в руки кого-то более…
Как же больно раз за разом оставаться человеком, как же больно…
Да разразится буря, грянет буря! Пусть рухнет небо под тяжестью её дум, пусть рухнут они – в бушующее, неистовое море, без надежды на спасение. У одной глаза перевязаны черной повязкой, но она и так может видеть, у другой белые крылья непослушны, но она и так может лететь. Огромное белое пятно на черных водах.
-Мы всё же умрём.
-Думаю, да.