Я вижу твоё тяжелое черное сердце.
Я знаю, что ты знаешь.
Знаешь, от чего я просыпаюсь ночью, знаешь, что заставляет меня дрожать мелко, припадочно. Меня, такого легкомысленного, такого ни-к-чему-не-привязанного. И я ненавижу тебя за это знание. Поэтому ни скажу ни слова. Я злюсь. Я не позволю верховодить девушке.
Сначала злился.
Мне не нужна ничья дешевая жертвенность. Теперь я прихожу, уставший, сажусь, измотанный рядом и прикрываю глаза. И стоит мне только коснуться пальцами зыбкой ткани сна, я чувствую и твоё прикосновение одновременно. Я не помню, чтобы касался тебя в реальной жизни, разве что мимолётно, незначительно. Но здесь и сейчас, на это границе сознания, твоё прикосновение явно, выразительно и даже властно. Отпечаток не стереть. Я буду помнить его всегда, различать с наименьшей вариацией.
Меня до безумия раздражало это позерство. Будто тебе было не больно. Я терпел, терпел как мог, до выворачиваемых суставов души и сознания, хоронил все это в себе, все страхи, всё отчаяние – не показывал. Только во снах мог развязать – хотя, куда там! – слегка послабить тугой узел, расслабиться на секунду, сделать вдох кислорода, чтобы на следующий день снова задержать дыхание для борьбы.
Как будто тебе это было неведомо. Ты приходила и ловко, спокойно, легко разрезала ремни, сжимающие грудь, и я дурел, я пьянел от накатывающих волн воздуха, от освобождённости дыхания.
Я ненавидел тебя за то, насколько грациозной и сильной ты была, насколько превосходила меня – искусно, без выпячивания, без бахвальства. Будто тебя это не касалось. Будто такой уровень напряжения был для тебя нормально переносим. Более того, даже забирая наше напряжение, наши ужасы и наших монстров, ты оставалась в трезвом и спокойном рассудке.
Случайно, случайно и ситуативно мне открылась твоя боль. Точнее: уровень твоей боли.
Глухая безлунная ночь. Мягкий прохладный ветер, такой приятный после тяжёлого, бесконечно длинного дня. Спокойствие на крыльях ветра-Зефира мягко черкает по щеке. Мне так бы хотелось схватить его за крыло, пусть вывернуть, пусть сломать, но схватить – и оставить. Сон сходит, скатывается и впитывается в пол. Тяжёлый сон, как всегда. Но без сновидений с момента твоего появления. Летом на палубе намного лучше, чем в трюме.
Небо и земля перевернуты. Затянутое тучами, сереет вверху, а море же – наоборот, зияет внизу огромной волнующейся черной пропастью. Если бы нужно было изобразить бездну, непременно так бы и нарисовал.
Бескрайность и бесконечность. От горизонта до горизонта нет больше ничего – небо в волнистых разводах и мягком сером свечении туч и шептание водной пропасти внизу. И кораблик как маленькая сошка в мировом пространстве. А я – ещё меньшая. Незаметная черта на картине великого художника.
Не тишина, но тихость. Плеск волн не убаюкивает (с недавнего времени сон перестал ассоциироваться с чем-то приятным), но навевает состояние более совершенное, медитативное, отрешённое. Я теряю дыхание, и оно сливается с глухим звучанием этой бесконечной ночи.
И вдруг – плеск! Какая наглость, какая дерзость в этом первородном, монотонном, естественном шуме воды.
Это значит, что кто-то ещё не спит. Что ещё может булькнуть в воду в пространстве, где на километры никого вокруг? Разве что, рыба…
Тихо (интуиция подсказывает, что так надо) обхожу рубку (?) и замираю за углом. И снова этот плеск – другой, неестественный. Больше, больше его – расширяется, увеличивается. И вот – мерзкие шлепки по безупречно выдраенному дереву палубы. Вовремя успеваю отступить внутрь и чудом остаюсь незамеченным. Да и прошедшей не до меня. Рукой убирает с лица ярко выделяющиеся в темноте волосы невообразимого цвета. Замирает на минуту, не убирая руки, затем трёт ею по лицу, будто в бесполезной попытке прийти в себя.
Лунатизм? Нет, не может быть. Что за дурацкие ночные купания?
Это повторялось каждую ночь. Иногда – несколько раз за тихое и спокойное время сна. Я так привык за этим наблюдать (сначала – непроизвольно, удивительным образом привык просыпаться на звук, вставал и смотрел), потом даже какие-то закономерности складывались сами собой. Ты не прыгала после штормов, исключительно тяжёлых физических нагрузок, типа мощных драк, и сильных эмоциональных перенапряжений.
При этом это каким-то странным образом влияло и на моё спокойствие, на мой сон. Сначала только смутно чувствовал, предполагал, а затем понял.
Тебе не было просто, ни капельки так, как я надумал себе. Тебе было сложнее всех. И когда что-то внутри тебя переполнялось нашим напряжением, нашими кошмарами, монстрами и чудовищами, когда адреналин зашкаливал, заставляя всё тело дергаться чуть ли не в конвульсиях, ты просто выходила, разрывала с нами связь. Заставляла проснуться тело, работать – тело! Бороться с волной, с прыжком, с ударом об воду, но только бы не обратно в плен лихорадочных ночных часов полусознательного существования. И потом выбиралась наверх и тяжёлой поступью шла переодеваться, как на эшафот. Чтобы никто не знал, никто не увидел. В такие моменты твой контроль послаблялся, или даже почти исчезал, что и позволяло мне просыпаться. Просыпались ли другие?
Видели они, как в бесконечно глухом пространстве маленькая женщина, ломая хребет, взяв непосильную ношу, каждую ночь взбирается на свою Голгофу?
На свой персональный эшафот?..

P.S. Есть уже задум второго куска. Я так устаю. Мне нужно 48 часов в сутках и бесконечный запас адреналина.
Янв, ты можешь не спать? Если да - научи.