Ангел был шестикрыл, шестикрыл
Шестикрылую ты погубил, погубил!

1.-Это жестоко… Мне снится нечто подобное каждую ночь!
-Но это ведь правда. Именно из-за тебя это и началось.
-Да я-то тут при чем?!
-Пф! Кто пригласил её в сад, при этом будучи помолвленным? Чья невеста со злобы выпустила ей стрелу в крыло? Именно отсюда всё и покатилось… Дальше уже само собой, как с горы.
-Вот именно! Само собой! Я был лишь винтиком, деталью, на моём месте мог быть кто угодно… Я не ведал, к чему это приведёт, только слепо исполнял волю рока.
Парень зевнул:
-Если вы фаталисты, то мы – нет. Вера в судьбу – трусость, нежелание принять ответственность на себя.
После короткого, как выстрел, молчания:
-Ты погубил цвет нашей нации. Мало кто рождается с шестью крыльями. Теперь их ещё на одну меньше.
-Да прекратишь ты это или нет?.. – зашипел аристократ. Он раскрыл душу, снял покров, позволил добраться до мягкого, трепещущего.
Снова зевок, кажется, от скуки, но на самом деле – от недостатка кислорода при сильном волнении:
-Прекращу, мой господин, - со свистом, с ядовитостью в «с», - но не прощу, - последнее проглатывает, ожидая удара.
Ничего. Молчание и ночь.

2. –Вы же, кажется, обручены!
-Обречён, а не обручён.

3. Но откуда, откуда этот урод знал, что, рождённой шестикрылой, уже далеко не так даже без пучка перьев? Тем более – без одного крыла. Уже совсем не то. Бесконечно – не то. Будто внутри легких вставили спицу, невидимую, вызывающую неострую боль, но отравляющую каждый, каждый день.
-Да, я понимаю, такой, как вы не до меня. Но.. подумайте, все же. Я отдам всё, что у меня есть!
Почему? Почему она вообще должна была помогать какому-то левому человеку и какой-то его левой дочке? Если бы пришли и его попросили отдать руку, например? Или почку? Или лёгкое? Да, без крыла можно жить, можно, но когда ты с ним родился, когда ты с ним выстрадал, когда ты вывихивал, выворачивал, ранил, царапал, обжигал и ломал его, тогда без этого крыла…
Она закрыла лицо руками, чтобы не зарыдать. Показалось – в раздражённом, злом жесте. Тут же отняла.
-Подумайте…
-Пошёл вон!
Раньше бы она никогда не позволила себе такого в сторону старшего. Серафов так воспитывают. Серафы вольны, но умеют, знают, когда и к кому проявлять уважение. К старости, к боли, к страданию. Она потеряла крыло. Она потеряла часть себя, часть своей сущности. Её место заполнило нечто грязное, нервное, нечто смевшее наорать на старичка.
Молодое тёмное лицо в осколке зеркала. Синяки под глазами. По достижении определённого возраста серафы не стареют. Но она ещё действительно молода, она ещё не перешагнула тот возраст. Зато перешагнула другой. Её крылья перестали быть полностью живыми, полностью плотскими. Они налились духом, они получили благословение божества ветров.
И вот теперь лежит на полу, аккуратно завернутое, запелёнатое в самую чистую, самую мягкую ткань, которую она нашла, её драгоценное, её шестое крыло. Белое. Никакая грязь к нему не пристает. Мягкое, прекрасное в полном оперении. Только чуть ниже плечевого сустава маленькое черное пятнышко – ранка с давно запёкшейся кровью.
Лучше бы оно сгнило. Лучше бы оно воняло, лучше бы разлагалось, лучше бы его сожрали черви! Сжечь, похоронить, забыть. Лучше бы тот день не был днём, когда ветер дохнул на неё. О, как она этого хотела. О, как она ждала этого редкого, этого исключительного благословения!
Но только не в тот день. Теперь мучайся.
Если бы нет, тогда бы срубили к черту все крылья долой, выровняли бы спину, и как ничего и не бывало! Только в спине остались бы лишние кости, становящиеся видимыми при наклоне без одежды.
Но нет. Все хуже, все жестче. Пути к отступлению оставлены, оставлен шанс на спасение, ничто не безвозвратно. Якобы. И мучайся, и бесконечно страдай в разъедающем ожидании, в разъедающих сомнениях – реально или нет? Высокое, ужасно высокое напряжение для юной, для молодой. Какая там мораль, какая там сила духа?
Но тут – добивают. Ещё больше. Ещё хуже. Рубежно. Отдать это крыло – самой обрезать все пути к отступлению. Реши так за неё судьба, не было бы выхода, кроме как принять это. Но теперь-то, теперь-то выход, кажется, есть!
По достижении определённого возраста, при получении благословения ветра, крылья перестают гнить.
То ли дело – душа. Душа способна гнить всегда, от начала миров.

Серое утро, серые тучи. Туман. Туманные глаза и серое лицо больной дочери. Черные, черные глаза и чернеющие ногти мертвеющих рук.
Но свет приходит. В то утро старик нашёл его на пороге своего дома, персональный сгусток света, оформленный в ясно-белое нетленное серафье крыло.